"Страшный суд" дьякона Кураева

• 
• 

Проштудировать новоявленную "библию" дьякона-журналиста - тяжкий труд. Моя задача, однако, облегчается тем, что я беру лишь ту часть опуса, которая относится к буддизму; об остальном - судить последователям теософии и Агни-йоги.

Серьезность книг можно оценивать довольно точно уже по некоторым внешним признакам; не исключение и труд А. Кураева. Во-первых, он судит о буддизме только по книгам; во-вторых, опирается на десяток устаревших и второстепенных изданий. В-третьих, серьезное исследование предполагает честный диалог с оппонентом, добросовестное изложение его взглядов, после чего уже следует опровержение их. Но такой диалог явно не по нраву А. Кураеву: не излагая опровергаемого по существу (но для убедительности педантично цитируя), он выщипывает кусочки из целого и создает из них карикатуру, которая есть не изображение "опровергаемого", но его собственный портрет. Им владеет не беспристрастие, а, скорее, бес пристрастия.

Наш дьякон выступает в роли христианского рыцаря, он вооружен якобы "исследовательской добросовестностью" и, объявляя громогласно: "Я сам не востоковед" (т.1, с.83), в конце тома вдруг решительно вторгается в Страну Востока (буддизм), не подозревавшую до недавних пор о существовании столь отважного и самонадеянного воина. Он несется с открытым забралом на все, что попадается на пути, забывая, к несчастью, о том, что давно известно любому россиянину: "Восток - дело тонкое"...

Первый том опуса назван "Религия без Бога", и это уже осуждение, подразумевающее, что истинной религией может быть только христианский монотеизм, не-теизм же, к которому относится и буддизм, - это уже лжерелигия (между тем, кстати говоря, за все время своего существования христианство так и не смогло доказать бытия божьего; то, что оно на протяжении столетий выдавало за доказательства, оказалось софистикой, как то показали И. Кант и позднейшие исследователи).

Итак, с чем же так страстно борется наш "ученый" дьякон-рыцарь?

Один из первых врагов, на голову которого он обрушивает свое оружие, - это "иллюзорность всего сущего" (с. 399), приписываемая им буддизму. В действительности, речь может идти не обо "всем сущем", а о самсаре, при этом самсара - не иллюзия, а подобна иллюзии (или сновидению). Ясно, что быть иллюзией и уподобляться ей - разные вещи. Человек в чем-то похож на верблюда, но это не значит, что он - верблюд. Так что иллюзией оказалось представление о "сущем", существующее в голове нашего рыцаря.

"Обличив" иллюзорность буддизма, А. Кураев начинает бороться с еще более страшным врагом (и самым ужасным "пороком" буддизма) - Пустотой: "Христиан зовет к себе Бог, буддистов - Пустота" (с. 439). Судя по всему, он, ничтоже сумняшеся, принимает буддийскую шуньяту за пустое место, вакуум. Стоит ли комментариев такое потрясающее понимание? "Суперэрудированный" дьякон не удосужился заглянуть даже в элементарные руководства по индийской философии. И само собой понятно, что ратный пыл незадачливого дьякона пропадает впустую.

Но Пустота - еще не самое страшное, с чем борется наш доблестный рыцарь. Ничто, небытие, смерть - следующий объект его благородного негодования. "Цель Будды, - уверяет нас всеведущий дьякон-крестоносец, - загасить огонь жизни" (с.436). О чем же речь? Оказывается, о Нирване. Что же такое Нирвана? Самый простой ответ - прекращение страданий (третья Благородная истина буддизма). Что же плохого в этом? Страдания вызываются страстями (клешами), и тот, кто отождествляет свою жизнь с ними, естественно, устранение их будет считать смертью.

Один из многочисленных "подвигов" нашего Дон Кихота (ибо А. Кураев борется с чудовищами, порожденными его же собственным воображением) намечен его торжественной фразой: "Теперь тень Нирваны надвинулась на Россию". Это значит, что надо спасать Россию от "тени", и, конечно же, именно господин А. Кураев чувствует свое призвание к этой борьбе. Но, скорее всего, это - тень самого А. Кураева, а именно тень в юнгианском смысле слова. Ну, а если человек начал бояться собственной тени, то спасать надо не Россию, а его самого. Но чего же все-таки так страстно жаждет наш донкихотствующий фундаменталист? Вполне очевидно, - стереть буддизм с лица земли. То, что буддизм - одна из трех мировых религий, узаконенная в России еще в XVIII веке, нисколько не смущает разбушевавшегося дьякона. Короче, бей буддизм, спасай Россию!

Судя по обширности цитат и скрупулезности анализа, "женский вопрос" занимает особое место в сердце нашего рыцаря. Он уверяет нас, что, в отличие от христианства, в буддизме аскетические советы монахам возведены в степень "последних философских истин" (с.422). Но обратимся к первоисточникам. В Дхаммападе, предназначенной для аскетов, мы с трудом найдем несколько строк, посвященных отношению к женщинам. В христианском же "Добротолюбии" десятки страниц живописуют борьбу с грехом блуда: "[В красивой женщине] ничего не найдешь, кроме костей, жил и зловония"; "Похоть же и гнев суть причины всех зол". Отметим: "всех", т.е., вопреки уверениям уважаемого дьякона, как раз христианство возводит отношение к женщине в степень "последних истин".

В защиту христианства и в пику буддизму наш "добросовестный исследователь" заявляет: "Похоти здесь противостоит любовь к Богу, а не скопчество" (с.430). В действительности же, как раз наоборот: в Евангелии от Матфея (19:12) мы встречаем одобрительные слова о скопчестве, и результаты не замедлили появиться: "Оскопление... издавна практиковалось в Церкви. Кроме того, что отдельные духовные лица прибегали к этой операции для защиты себя от соблазна и оскопляли желающих, существовали целые секты (валезиане), одним из принципов которых было оскопление. ...Помеху духовному росту чувствовали в поле и многие знаменитые отцы Церкви, как, например, Ориген и Леонтий, епископ антиохийский, оскопившие себя с ссылкой на XIX главу от Матфея" (История религии. М., 1909, с. 201-202).

Трудно бороться со всякой нехристианской "мерзостью" в одиночку, и наш рыцарь делает ценное признание: "Как известно, ничто так не объединяет, как наличие общего врага. Сегодня очевидно стратегическое союзничество Церкви и науки... мощь догматики и традиции, мощь церковного разума и авторитета противостоят не свободе мысли, а свободе фантазии" (с.361-362). Итак, опять пресловутые поиски врага. Похоже, что наш дьякон - бывший большевик. Ну, а слова о союзничестве Церкви (с большой буквы) и науки - просто "перл". Как говаривал Геббельс, "чем чудовищнее ложь, тем легче в нее верят". Ученейший дьякон делает вид, что не знает о той чудовищной борьбе, которая шла во все времена между наукой и христианством. Подытоживая анализ отношений христианства и науки, академик В.И. Вернадский писал, что христианское "...настроение было более пагубно для науки, чем все нашествия варваров, оно грозило окончательной гибелью научного миросознания"(Избранные труды по истории науки. М., 1981. С. 112.). Современные христиане изо всех сил стараются нас уверить (в книгах и по радио), что миру не миллиарды лет, а не более 10 тысяч, и сотворен он был за шесть обычных дней! Какая уж тут наука!

Можно было бы до бесконечности анализировать бесчисленные нелепости, которые преподносит нам дьякон Кураев в своем нескончаемом потоке статей и книг. Но важнее задать принципиальный вопрос: откуда такое изобилие абсурда?

Ответ мы находим в фундаментальной установке христиан: истинно лишь христианство, все нехристианские учения - ложь, от дьявола. Именно этот "столп и утверждение истины", одной-единственной истины, - источник неисчислимых нелепостей в "мире духовном" и причина неисчислимого множества смертей в "мире физическом". Черно-белая логика ("или-или", что сверх этого, - то от лукавого) и самодовольное убеждение Кураева, что он ниспроверг буддизм, вселяют в него уверенность, что он, подобно Христу, может судить народы и великие религии. "Во всей своей страшной реальности, - вещает Кураев, - над буддистами могут сбыться слова Христа: "Где сокровище ваше, там и сердце ваше"; куда устремлен своими мечтами человек - туда и определит он себя навечно. Желал ли ты пустоты? Небытия? Распада? - Приими" (с.439). Как в известной драме Н. Островского, А. Кураев пугает нас тем, чего, видимо, особенно боится сам. Изрекая тоном ветхозаветного пророка подобную чепуху, он просто ставит себя в смешное положение.. Нет, не получается Страшного суда у дьякона, исполненного невежества и нетерпимости. Наоборот, становится страшно за А. Кураева в преддверии Страшного суда.

Пора подвести итоги вояжа славного рыцаря в его крестовом походе на Восток. Похоже, дьякон А. Кураев воплощает в себе не лучшие черты православного духовенства: архаичность мышления, догматизм, обскурантизм, и плюс к сему - большевистские поиски врага. В буддизме, конечно, нет догмата о Страшном суде, в нем говорится о воплощении закона кармы (причинно-следственной связи) в хороших или дурных перерождениях в будущих жизнях. По закону кармы, лжи и нетерпимости в этой жизни неминуемо соответствует участь животных в следующем рождении. Поэтому можно лишь предположить, учитывая многословие и злопыхательство дьякона, что ему грозит перерождение в виде большой дворовой собаки, непрерывно лающей на прохожих (особенно - на "тибетоцентристов"). Это очень печально, особенно для человека, избравшего в этой жизни духовную стезю. Остается пожелать дьякону Кураеву или как-то очистить своей духовной практикой дурную карму уже в этой жизни, или - в худшем случае - в будущей жизни обрести добродетели на службе у хозяина и поскорее переродиться хорошим человеком!

***
"Сатанизм для интеллигенции" - так назвал А. Кураев свой опус. Что ж, видимо, название верное: текст, пропитанный невежеством и мракобесием, не может исходить от светлого начала. И если православие было бы таково, каким его утверждает в своих творениях А. Кураев, то можно было бы лишь пожалеть православную церковь. А если бы догмат о Страшном суде был верен, то "феномен Кураева" мог бы, пожалуй, стать одним из признаков конца света.