Паяси сутта (Дигха Никая 23)

– Вот точно так же, князь, когда в этом теле есть жизненная сила, есть тепло, есть сознание – тогда оно и легче, и мягче, и податливее. Когда же в этом теле нет ни жизненной силы, ни тепла, ни сознания, – тогда оно и тяжелее, и тверже, и неподатливее. – Так что и из этого соображения, князь, выходит, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды дурных и добрых дел.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, я продолжаю думать, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– И у тебя есть какое-то соображение, князь?

– Есть, уважаемый Кашьяпа.

– И какое же оно, князь?

– Вот приводят ко мне, Кашьяпа, изобличенного разбойника: "Почтенный! Это – изобличенный разбойник. Определяй ему такую кару, какую захочешь". И я своим слугам велю: "Умертвите его, не нарушив целости ни кожи, ни мышц, ни жил, ни костей, ни костного мозга". "Слушаемся", – говорят они и начинают его умерщвлять, не нарушая целости ни кожи, ни мышц, ни жил, ни костей, ни костного мозга. Когда он уже наполовину мертв, я им велю: "Ну-ка, положите этого человека навзничь, посмотрим сейчас, как из него душа выходить будет". Кладут они его навзничь, но не видим мы, как душа из него выходит. Тогда я им велю: "Ну-ка, положите этого человека ничком... а теперь – набок... а теперь – на другой бок... а теперь - поставьте его на ноги... а теперь – поставьте его на голову... а теперь – ударяйте его рукой... а теперь – ударяйте его комом земли... а теперь трясите его... сильнее трясите... еще сильнее трясите – посмотрим сейчас, как из него душа выходить будет". Они все делают, как я велю, но не видим мы, чтобы душа из него выходила вон. Глаза у него все те же, зримые образы те же, но он их не воспринимает; уши у него те же, звуки – те же, но он их не воспринимает; обоняние у него то же, запахи – те же, но он их не воспринимает, язык у него тот же, вкусы – те же, но он их не воспринимает; тело у него-то же, осязаемые на ощупь предметы – те же, но он их не воспринимает. Вот то соображение, уважаемый Кашьяпа, из которого у меня выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– Так я тебе, князь, сравнение приведу. Через сравнение некоторые сообразительные люди понимают смысл сказанного. Когда-то, князь, некий трубач в раковину отправился со своей раковиной в захолустную местность. Пришел он в какую-то деревню, придя, остановился посреди деревни, трижды протрубил в раковину, положил ее наземь, а сам рядом сел. И вот, князь, жителям захолустья подумалось: "Что же это за звук такой зовущий, такой влекущий, такой чарующий, такой душу бередящий, такой голову кружащий?" Собрались они и спрашивают трубача: "Скажи нам, что за звук такой зовущий, такой влекущий, такой чарующий, такой душу бередящий, такой голову кружащий?" – "А вот раковина, это ее звук такой зовущий, такой влекущий, такой чарующий, такой душу бередящий, такой голову кружащий". Положили они раковину на землю: "Труби, раковина, труби, раковина!" Раковина молчит. Они ее перевернули... на бок положили... на другой бок положили... на попа поставили... перевернув, поставили... рукой ударили... потрясли... сильнее потрясли... еще сильнее потрясли: "Труби, раковина, труби, раковина!" А раковина все молчит. И тут, князь, трубачу подумалось: "До чего же глуп народ в захолустье! Как же неправильно добиваются они звука от раковины!" Взял он у них на глазах раковину, трижды протрубил в нее и ушел с раковиной. И тогда, князь, жителям того захолустья так подумалось: "Пока при раковине есть человек, есть (его) усилие, есть дуновение – до тех пор она трубит. А когда при этой раковине нет человека, нет его усилия, нет дуновения – тогда она не трубит". Вот точно так же, князь, пока в этом теле есть жизненная сила, есть тепло, есть сознание, – до тех пор оно ходит туда и сюда, и стоит, и сидит, и ложится, и глазами видит образы, и ушами слышит звуки, и обонянием чует запахи, и языком вкушает вкусы, и телом ощущает осязаемые предметы, и умом сознает дхармы. Когда же в этом теле нет жизненной силы, нет тепла, нет сознания, тогда оно и не ходит туда и сюда, и не стоит, и не сидит, и не ложится, и не видит глазами образов, не слышит ушами звуков, не чует обонянием запахов, не вкушает языком вкусов, не осознает умом дхарм. Так что и из этого соображения, князь, выходит, что есть тот свет, есть самородные существа, есть плоды и последствия дурных и добрых дел.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, я продолжаю думать, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– И у тебя есть такое-то соображение, князь?

– Есть, уважаемый Кашьяпа.

– И какое же оно, князь?

– Вот приводят ко мне, Кашьяпа, изобличенного разбойника: "Это, почтенный, изобличенный разбойник. Определяй ему такую кару, какую захочешь". И я своим слугам велю: "Срежьте с него верхний слой кожи, может, мы его душу увидим". Они срезают верхний слой кожи, но души мы его не видим. Тогда я им велю: "Ну-ка, срежьте с него всю кожу... мышцы... жилы... кости... костный мозг, может, мы его душу увидим". Они все делают, как я велю, но души его мы не видим. – Вот то соображение, уважаемый Кашьяпа, из которого у меня выходит, что нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел.

– Так я тебе, князь, сравнение приведу. Через сравнение некоторые сообразительные люди понимают смысл сказанного. Когда-то, князь, некий почитающий огонь отшельник-космач жил в шалаше в пустынной местности. И тогда, князь, какой-то народ переселялся. И обоз его остановился на ночлег неподалеку от обители отшельника-космача, а наутро двинулся дальше. И вот, князь, тот отшельник подумал: "Схожу-ка я к ним на стоянку, авось что-то полезное попадется". И вот этот поклоняющийся огню отшельник-космач встал вовремя, пришел на бывшую стоянку и увидел на этой стоянке маленького, слабенького младенца, не умеющего еще ходить, – его забыли. Увидев его, отшельник подумал: "Недостойно меня, чтобы на моих глазах человеческое дитя погибло. Возьму-ка я этого мальчика к себе в обитель, усыновлю, воспитаю и выращу". И этот отшельник-космач, почитающий огонь, взял мальчика к себе в обитель, усыновил его, воспитал и вырастил. А когда мальчику исполнилось уже не то десять, не то двенадцать лет, понадобилось отшельнику сходить в населенные места по делам. И тут отшельник-космач сказал мальчику: "Сынок, мне надо сходить в населенные места. Смотри у меня, следи за костром, не давай ему потухнуть. А если костер у тебя потухнет, – вот нож, вот дрова, вот растопка: разведи костер опять и продолжай следить за ним". Так этот отшельник-космач, почитающий огонь, сказал мальчику и ушел в населенные места. А мальчик заигрался и проворонил костер, тот погас. Тут мальчик подумал: "Отец мне наказывал, чтобы я следил за костром и не давал ему погаснуть. А если костер погаснет, то вот у меня нож, вот дрова, вот растопка, чтобы развести костер опять и продолжать следить за ним. Разведу-ка я костер опять и буду следить за ним". Взял этот мальчик растопку и стал строгать ее ножом: "Так что ли костер разжигают?"

Костер не загорелся. Расщепил он палочку для растопки пополам, расщепил натрое, расщепил на четыре части, на пять, на десять, на сто, в тонкие лучинки превратил, лучинки положил на колоду и измолотил, а потом по ветру развеял: "Так что ли костер разжигают?"

Костер так и не загорелся. А отшельник-космач, почитающий огонь, справился со своими делами в населенной местности и вернулся в свою обитель. Вернувшись, он спросил мальчика: "Не погас ли у тебя костер, сынок?" – "Да, батюшка, заигрался я и проворонил костер, и он погас. И я подумал: "Отец мне наказывал, чтобы я следил за костром и не давал ему погаснуть. А если костер погаснет, вот у меня нож, вот дрова, вот растопка, чтобы развести костер опять и продолжать следить за ним. Разведу-ка я костер опять и буду следить за ним. Я взял палочку для растопки и стал строгать ее ножом – так, что ли, костер разжигают? Костер не загорелся. Я расщепил палочку для растопки пополам, расщепил натрое, расщепил на четыре части, на пять, на десять, на сто, в тонкие лучинки превратил, лучинки положил на колоду и измолотил, а потом по ветру развеял – так, что ли, костер разжигают? Костер так и не загорелся". Тут отшельник-космач подумал: "До чего же мальчик глуп и неразумен! Как же это он, так, неправильно костер разжечь старался?" – И он на глазах у мальчика взял растопку, разжег костер и сказал мальчику: "Вот так, сынок, нужно костер разжигать, а не так, как ты, глупо и неразумно, старался его разжечь". – Вот точно так же, князь, и ты глупо и неразумно стараешься найти тот свет. Откажись, князь, от этого вредного мнения. Откажись, князь, от этого вредного мнения. Не было бы тебе от него долгих бед и горя.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, не смею я отказаться от этого вредного мнения. Ведь и царь Прасенаджит кошальский, и сопредельные цари знают, что князь Паяси так считает и утверждает: "Нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел". Если я откажусь от этот вредного мнения, будет кому упрекнуть меня – вот ведь глуп и неразумен князь Паяси, слабо за свои взгляды держится. Назло буду их держаться, с досады буду их держаться, из упрямства буду их держаться!

– Так я тебе, князь, сравнение приведу. Через сравнение некоторые сообразительные люди понимают смысл сказанного. Когда-то, князь, большой обоз в тысячу возов направлялся из восточной страны в западную. На своем пути он быстро расходовал всю солому, дрова, воду и свежую зелень. А в этом обозе ехали два купца – у одного было пятьсот возов и у другого – пятьсот возов. И тогда эти купцы решили так: "Очень уж большой у нас обоз – тысяча возов. Мы на своем пути быстро расходуем всю солому, дрова, воду и свежую зелень. Не поделить ли нам обоз пополам, по пятьсот возов в каждой половине?" И поделили они обоз пополам: у одного пятьсот возов и у другого пятьсот возов. Один из купцов запас побольше соломы, дров, воды и отправился в путь. Через два-три дня пути попался навстречу им черный, красноглазый, с распущенными волосами, в гирлянде из лотосов, в мокрой одежде, с мокрой головой человек на запряженной ослами повозке, колеса которой были вымазаны в грязи. Купец спросил его: "Откуда едешь?" – "Оттуда-то". - "А куда едешь?" – "Туда-то". - "А что, впереди, в пустыне ливень прошел?" – "Да, впереди в пустыне ливень прошел, колеи намокли, много травы, дров, воды; бросьте вы свою старую солому, дрова и воду, поезжайте быстро, налегке, зря волов не утруждайте". И вот купец созвал своих караванщиков: "Этот человек вот что говорит: "Впереди в пустыне прошел ливень, колеи намокли, много соломы, дров и воды. Бросьте вы свою старую солому, дрова и воду, поезжайте быстро и налегке, не утруждайте зря волов". - "Бросим-ка мы старую солому, дрова и воду, поедем быстро и налегке, не будем зря волов утруждать". "Хорошо", – согласились караванщики с купцом, выбросили старую солому, дрова и вылили воду и быстро налегке поехали вперед. И ни на первой стоянке не нашли они ни соломы, ни дров, ни воды, ни на второй, ни на третьей, ни на четвертой, ни на пятой, ни на шестой, ни на седьмой, и все они встретили там свою погибель. Всех людей, весь скот, что были в том обозе, пожрал тот якша-нелюдь, – одни кости остались.

Когда второй купец решил, что первый обоз уже далеко, он запас побольше соломы, дров, воды и отправился в путь. Через два-три дня пути и им попался навстречу черный, красноглазый, с распущенными волосами, в гирлянде из лотосов, в мокрой одежде, с мокрой головой человек на запряженной ослами повозке, колеса которой были вымазаны в грязи. Купец спросил его: "Откуда едешь?" – "Оттуда-то". - "И куда едешь?" – "Туда-то". - "А что, впереди в пустыне, ливень прошел?" – "Да, впереди в пустыне ливень прошел, колеи намокли, много соломы, дров, воды; бросьте вы свою старую солому, дрова, воду, поезжайте налегке, быстро, зря волов не утруждайте". И вот купец созвал своих караванщиков: "Этот человек вот что говорит: "Впереди в пустыне прошел ливень, колеи намокли, много соломы, дров и воды. Бросьте вы свою старую солому, дрова и воду, поезжайте быстро и налегке, не утруждайте зря волов. Но этот человек – не друг нам и не кровный родственник, как же мы можем на него положиться?" Нельзя бросать запасенную солому, дрова и воду, поедем с поклажей, что у нас есть, а запаса не бросим". "Хорошо", – согласились караванщики с купцом и поехали дальше с поклажей, что у них была. И ни на первой стоянке не нашли они – ни соломы, ни дров, ни воды, ни на второй, ни на третьей, ни на четвертой, ни на пятой, ни на шестой, ни на седьмой, и увидели они там остатки обоза, встретившего свою погибель. А от всех людей и всего скота, бывших в том обозе и пожранных якшей-нелюдем, остались, как увидели они, одни кости.

И вот тот купец созвал своих караванщиков: "Вот тот первый обоз, что нашел здесь свою погибель из-за глупости купца – своего владельца. А мы теперь давайте выбросим из своего обоза те товары, что попроще, и возьмем из их обоза те товары, что поценнее". "Хорошо", – согласились караванщики с купцом, выбросили из своего обоза те товары, что попроще, и взяли из того обоза те товары, что поценнее, и благополучно выбрались из пустыни благодаря рассудительности купца – своего владельца. Вот точно так же и ты, князь, погибель свою найдешь, неправильно стараясь найти тот свет, глупо и неразумно. И те, кто решат, что тебе стоит верить и тебя стоит слушать, тоже найдут свою погибель, как те караванщики. Откажись, князь, от этого вредного мнения. Откажись, князь, от этого вредного мнения. Не было бы тебе от него долгих бед и горя.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, не смею я отказаться от этого вредного мнения. Ведь и царь Прасенаджит кошальский, и сопредельные цари знают, что князь Паяси так считает и так утверждает - нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел. Если я откажусь от этого вредного мнения, будет кому упрекнуть меня – вот ведь глуп и неразумен князь Паяси, слабо за свои взгляды держится. Назло буду их держаться, с досады будут их держаться, из упрямства буду их держаться!

– Так я тебе, князь, сравнение приведу. Через сравнение некоторые сообразительные люди понимают смысл сказанного. Когда-то, князь, некий свиновод пришел из своей деревни в другую деревню. И увидел он там брошенную кучу сухого навоза. Увидев ее, он решил: "Вот брошена целая куча сухого навоза, а это ведь корм моим свиньям. Заберу-ка я себе этот навоз". Расстелил он верхнюю одежду, наложил в нее дополна сухого навоза, связал узел и понес его на голове домой. А по пути прошел случайный ливень. Человек шел себе, а навоз размок, потек и замарал его всего вплоть до кончиков ногтей. Видят его люди и говорят: "Эй, приятель, ты что, тронулся, ты что, рехнулся? Ведь навоз размок, потек, всего тебя вплоть до кончиков ногтей замарал, а ты себе идешь?" "Сами вы тронулись, сами вы рехнулись! Это же корм моим свиньям". Вот точно так же и ты, князь, сдается мне, подобен человеку с грузом навоза. Откажись, князь, от этого вредного мнения. Откажись, князь, от этого вредного мнения. Не было бы тебе от него долгих бед и горя.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, не смею я отказаться от этого вредного мнения. Ведь и царь Прасенаджит кошальский, и сопредельные цари знают, что князь Паяси так считает и так утверждает - нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел. Если я откажусь от этого вредного мнения, будет кому меня упрекнуть – вот ведь глуп и неразумен князь Паяси, слабо за свои взгляды держится. Назло буду их держаться, с досады буду их держаться, из упрямства буду их держаться!

– Так я тебе, князь, сравнение приведу. Через сравнение некоторые сообразительные люди понимают смысл сказанного. Когда-то, князь, играли два жулика в кости. Один жулик всякий раз, как у него выпадал неудачный бросок, кости проглатывал. Увидел другой жулик, что первый жулик всякий раз проглатывает кости, когда у него выпадает неудачный бросок, и сказал первому жулику: "Ты что-то, приятель, все выигрываешь да выигрываешь. Дай-ка мне кости, я принесу ими жертву". "Бери, приятель", – и первый жулик отдал второму жулику кости. И вот тот жулик натер как следует кости ядом и сказал первому жулику: "Ну, что, приятель, в кости сыграем?" "Давай, приятель", – отвечал второй жулик первому жулику. Снова стали играть в кости, и снова тот жулик стал проглатывать кости всякий раз, когда у него выпадал неудачный бросок. И увидел тот жулик, что первый жулик снова всякий раз проглатывает кости, когда у него выпадает неудачный бросок. Видя это, сказал он тому жулику:

Кость, ядом страшным смазанную,
Глотаешь – невдомек тебе.
Глотай, глотай, мошенник, плут,
Зато потом придется туго!

Вот точно так же и ты, князь, сдается мне, подобен тому игроку-жулику. Откажись, князь, от этого вредного мнения. Откажись, князь, от этого вредного мнения. Не было бы тебе от него долгих бед и горя.

– Хоть почтенный Кашьяпа и говорит так, не смею я отказаться от этого вредного мнения. Ведь и царь Прасенаджит кошальский, и сопредельные цари знают, что князь Паяси так считает и так утверждает - нет того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел. Если я откажусь от этого вредного мнения, будет кому упрекнуть меня – вот ведь глуп и неразумен князь Паяси, слабо за свои взгляды держится. Назло буду их держаться, с досады буду их держаться, из упрямства буду их держаться.

– Так я тебе, князь, сравнение приведу. Через сравнение некоторые сообразительные люди понимают смысл сказанного. Когда-то, князь, некий народ переселялся. И вот товарищ сказал товарищу: "Давай, приятель, сходим туда, где жил тот народ, может, какое-нибудь богатство себе раздобудем". "Хорошо, приятель", – отвечал товарищ товарищу. И вот пришли они туда, где жил этот народ, пришли на какую-то деревенскую улицу. И увидели они там, что брошено много пеньки. Увидев это, товарищ сказал товарищу: "Видишь, приятель – брошено много пеньки. Ты свяжешь себе ношу пеньки, я свяжу себе ношу пеньки, пойдем с ношами пеньки". "Хорошо, приятель",- отвечал товарищ товарищу и связал себе ношу пеньки. И вот они оба с ношами пеньки пришли на какую-то другую деревенскую улицу и увидели там, что брошено много пеньковой нити. Увидев это, товарищ сказал товарищу: "Вот, приятель, брошено много пеньковой нити, а это – то, ради чего нужна была бы нам пенька. Давай-ка, приятель, и я выброшу свою ношу пеньки, и ты выбросишь свою ношу пеньки, пойдем дальше с ношами пеньковой нити" – "Эта ноша пеньки, приятель, у меня хорошо увязана, да и принес я ее издалека, так что с меня хватит, а ты как знаешь". Выбросил его товарищ ношу пеньки, взял ношу пеньковой нити и пошел дальше. И вот пришли они на какую-то деревенскую улицу и увидели там, что брошено много дерюги. Увидев это, товарищ сказал товарищу: "Вот, приятель, брошено много дерюги, а это – то, ради чего нужна была бы нам пенька или пеньковая нить. Давай-ка, приятель, ты выбросишь свою ношу пеньки, я выброшу свою ношу пеньковой нити пойдем дальше с ношами дерюги". - "Эта ноша пеньки, приятель, у меня хорошо увязана, да и принес я ее издалека, так что с меня хватит, а ты как знаешь". Выбросил его товарищ ношу пеньковой нити, взял ношу дерюги и пошел дальше. И увидели они потом в других местах, что брошено много льняной пряжи... льняной нити... полотна... хлопковой пряжи... хлопковых нитей... бумажного полотна... железа... меди... олова... свинца... серебра... наконец, – золота. Увидев золото, товарищ сказал товарищу: "Вот, приятель, брошено много золота, а это – то, ради чего нужны были бы нам пенька или пеньковая нить, или дерюга, или льняная пряжа, или льняная нить, или полотно, или хлопковая пряжа, или хлопковая нить, или бумажное полотно, или железо, или медь, или олово, или свинец, или серебро. Давай-ка, приятель, ты выбросишь свою ношу пеньки, я выброшу свою ношу серебра, пойдем дальше с ношами золота". - "Эта ноша пеньки, приятель, у меня хорошо увязана, да и принес я ее издалека, так что с меня хватит, а ты как знаешь". Выбросил его товарищ ношу серебра, взял ношу золота и пошел дальше.

И вот пришли они к своей деревне. И тому из двух товарищей, что пришел с ношей пеньки, ни родители не обрадовались, ни жена с детьми не обрадовались, ни счастья и довольства он от того не испытал. Тому же из двух товарищей, что пришел с ношей золота, и родители обрадовались, и жена с детьми обрадовались, и друзья-приятели обрадовались, и он счастье и довольство от того испытал. Вот точно так же и ты, князь, сдается мне, подобен тому, кто принес ношу пеньки. Откажись, князь, от этого вредного мнения: Откажись, князь, от этого вредного мнения. Не было бы тебе от него долгих бед и горя.

– Уже первая твоя притча, почтенный Кашьяпа, меня восхитила и порадовала, но я хотел еще послушать твоих цветистых ответов, потому и решил противоречить почтенному Кашьяпе. Превосходно, Кашьяпа, превосходно, Кашьяпа! Ты меня словно с головы на ноги поставил, словно спрятанное показал, заблудившегося на дорогу вывел, в темноте масляный светильник поставил: "Имеющий глаза да видит", – вот так же и ты, почтенный Кашьяпа, многими способами разъяснил дхарму. Иду я теперь, почтенный Кашьяпа, под защиту Блаженного Готамы, его дхармы и общины монахов. Считайте меня, Кашьяпа, мирским последователем, с нынешнего дня преданным всем существом, нашедшим в этом защиту. Я хочу, уважаемый Кашьяпа, совершить большое жертвоприношение. Пусть научит меня почтенный Кашьяпа, как поступить, чтобы были от него долгие польза и радость.

– Если, князь, на жертвоприношении или коров закалывают, или козлов и баранов закалывают, или птицу и свиней закалывают, или многих существ умерщвляют; и если восприемники жертвы привержены ложным воззрениям, ложным намерениям, ложной речи, ложным делам, ложному образу жизни, ложному усилию, ложному памятованию, ложному сосредоточению, – то такое жертвоприношение не принесет большого плода, большого преимущества, большого блеска и большого великолепия. Представь князь, что пахарь пошел с плугом и семенами в лес. Там он на плохой делянке с необработанной землей, неубранными пнями высадит нецелые, подгнившие, траченные солнцем и ветром, просроченные, в сырости хранившиеся семена, и дождь тоже не будет поливать их, как должно, время от времени. Разве вырастут, разрастутся, разовьются эти семена, разве будет от того пахарю обильный урожай?

– Вовсе нет, уважаемый Кашьяпа.

– Вот точно так же, князь, если на жертвоприношении или коров закалывают, или козлов и баранов закалывают, или птицу и свиней закалывают, или многие существа умерщвляют; и если восприемники жертвы привержены ложным воззрениям, ложным намерениям, ложной речи, ложным делам, ложному образу жизни, ложному усилию, ложному памятованию, ложному сосредоточению, – то такое жертвоприношение не принесет большого плода, большого преимущества, большого блеска и большого великолепия. Но если, князь, на жертвоприношении ни коров не закалывают, ни козлов и баранов не закалывают, ни птицы и свиней не закалывают, ни существ не умерщвляют; и если восприемники привержены истинным воззрениям, истинным намерениям, истинной речи, истинным делам, истинному образу жизни, истинному усилию, истинному памятованию, истинному сосредоточению, – то такое жертвоприношение принесет большой плод, большое преимущество, большой блеск и большое великолепие. Представь, князь, что пахарь пошел с плугом и семенами в лес. Там он на хорошей делянке с обработанной землей, убранными пнями, высадит целые, не подгнившие, не траченные солнцем или ветром, не просроченные, в сухости хранившиеся семена, и дождь тоже будет поливать их, как должно, время от времени. Не вырастут ли, не разрастутся ли, не разовьются ли эти семена, не будет ли от того пахарю обильный урожай?

– Да, уважаемый Кашьяпа.

– Вот точно так же, князь, если на жертвоприношении ни коров не закалывают, ни козлов и баранов не закалывают, ни птицы и свиней не закалывают, ни существ не умерщвляют; и если восприемники привержены истинным воззрениям, истинным намерениям, истиной речи, истинным делам, истинному образу жизни, истинному усилию, истинному памятованию, истинному сосредоточению, – то такое жертвоприношение принесет большой плод, большое преимущество, большой блеск и большое великолепие.

И князь Паяси учредил раздачу даров шраманам и брахманам, обездоленным нищим странникам и просителям. Еда на этой раздаче подавалась такая – рис-сечка с прокисшей кашей; и давали старые, по краям разлохматившиеся одежды. В этой раздаче даров занят был и молодой брахман Уттара. Раздавая дары, он ворчал: "Я с князем Паяси через этот дар в этой жизни встретился, не встретиться бы в той!" И князь Паяси услыхал, что молодой-де брахман Уттара, раздавая дары, ворчит: "Я с князем Паяси через этот дар в этой жизни встретился, не встретиться бы в той!" И вот князь Паяси послал за молодым брахманом Уттарой и спросил его: "Верно ли, что ты, дорогой Уттара, ворчал, раздавая дары: "Я с князем Паяси через этот дар в этой жизни встретился, не встретиться бы в той!""

– Верно.

– А почему ты так ворчал? Разве не стремимся мы обрести заслуги, не рассчитываем получить плоды даров?

– Еда на твоей раздаче, почтенный, такая подается – рис-сечка с прокисшей кашей. Ты же побрезгуешь ногой ее тронуть, а не то что съесть. И одежды дают старые, по краям разлохматившиеся; ты же ногой побрезгуешь их тронуть, не то что надеть. Ты, почтенный, нам мил и приятен, разве можем мы связывать приятное с неприятным?

– Так ты сам, милый Уттара, учреди раздачу даров, где подадут такую еду, какую я ем, и такие одежды, в каких я сам хожу.

– Хорошо, – ответил молодой брахман Уттара князю Паяси, и он учредил раздачу даров, где подавали такую еду, какую ел князь Паяси, и такие одежды, в каких ходил князь Паяси.

И вот князь Паяси, свершив дары не основательные, свершив дары чужими руками, свершив дары необдуманно, свершив дары бросовые, попал после смерти, после распада тела в сообщество богов – Четырех Великих Царей, в пустой дворец богов ширишового дерева. А молодой брахман Уттара, что был занят в раздаче его даров, свершив дары основательные, свершив дары своими руками, свершив дары обдуманно, свершив дары не бросовые, попал после смерти, после распада тела в благой удел, на небеса, в сообщество богов Обители Тридцати Трех.

А в то время достопочтенный Гавампати постоянно ходил днем отдыхать в пустой дворец богов ширишового дерева. И вот богородный Паяси подошел к достопочтенному Гавампати; подойдя, он приветствовал достопочтенного Гавампати и стал рядом с ним. И достопочтенный Гавампати спросил богородного Паяси, стоявшего рядом с ним:

– Кто ты, собрат?

– Я, почтенный, князь Паяси.

– А ты разве не держался такого мнения: нет-де того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий добрых и дурных дел?

– Верно, почтенный, держался я такого мнения, что нет-де того света, нет самородных существ, нет плодов и последствий дурных и добрых дел. Но достопочтенный Кашьяпа-царевич меня в этом вредном мнении разубедил.

– А молодой брахман Уттара, что был занят в твоей раздаче даров, куда попал?

– А молодой брахман Уттара, что был занят в моей раздаче даров, свершил дары основательные, свершил дары своими руками, свершил дары обдуманно, свершил дары не бросовые, и после смерти, после распада тела, попал в благой удел, на небеса, в сообщество богов Обители Тридцати Трех. Я же сам свершил дары неосновательные, свершил дары чужими руками, свершил дары необдуманно, свершил дары бросовые, и после смерти, после распада тела, попал в сообщество богов – Четырех Великих Царей, в пустой дворец ширишового дерева. Так что, почтенный Гавампати, объяви, когда вернешься в мир людей: "Основательно дары свершайте, своими руками дары свершайте, обдуманно дары свершайте, не бросовые дары свершайте. Князь Паяси, свершив дары неосновательно, свершив дары чужими руками, свершив дары необдуманно, свершив дары бросовые, попал после смерти, после распада тела, в сообщество богов – Четырех Великих царей, в пустой дворец ширишового дерева. А тот молодой брахман Уттара, что был занят в его раздаче даров, свершив дары основательно, свершив дары своими руками, свершив дары обдуманно, свершив дары не бросовые, попал после смерти, после распада тела, в благой удел, на небеса, в сообщество богов Обители Тридцати Трех".

И достопочтенный Гавампати, вернувшийся в мир людей, объявил: "Основательно дары свершайте, своими руками дары свершайте, не бросовые дары свершайте. Князь Паяси, свершив дары неосновательно, свершив дары чужими руками, свершив дары необдуманно, свершив дары бросовые, попал после смерти, после распада тела, в сообщество богов – Четырех Великих царей, в пустой дворец ширишового дерева. А тот молодой брахман Уттара, что был занят в его раздаче даров, свершив дары основательно, свершив дары своими руками, свершив дары обдуманно, свершив дары не бросовые, попал после смерти, после распада тела, в благой удел, на небеса, в сообщество богов Обители Тридцати Трех..."

Поделиться в социальных сетях