Лама на все сезоны - Интервью Гелека ринпоче

• 

Лама Гелек Ринпоче, прошедший подготовку с традиции Гелугпа Тибетского буддизма, духовный руководитель Института тибетской культуры «Драгоценное сердце» и буддийского центра в Энн Арбор, Мичиган. Будучи признанным реинкарнацией ламы в возрасте около 5 лет, он начал своё образование в центральном Тибете у учителя-отшельника, а затем поступил в Университет Дрепанг Лозелинга, где пребывал 14 лет. В 1959, в возрасте 20 лет, по политическим причинам бежал в Индию. После переселения в США в конце 80-х он много путешествовал по стране и преподавал в Нью-Йорке, Чикаго, Кливленде, а также в Нидерландах, Юго-Восточной Азии, Канаде, Мексике и Бразилии. В июле этого года получил гражданство США.
Это интервью дано для журнала «Трисайкл» в дхарма-центре города Энн Арбор, Мичиган.
________________________________________
Трисайкл: Вы воспитаны в традиции Гелугпа тибетского буддизма. Как вы охарактеризуете Ваджраяну?
Гелек Ринпоче: Цель буддизма – выкорчевать гнев, ненависть и зависть. Способ очень прост. Если вы не можете одолеть пристрастие или зависимость, то вы полностью отсекаете всё, что способствует росту этого пристрастия. Для этого нужна дисциплина. Учение тэравадинов побуждает к очень строгой дисциплине. Подход Махаяны несколько другой. Вы пользуетесь своими привязанностями, чтобы принести пользу другим. В Махаяне привязанности вполне могут служить полезным инструментом для бодхисатвы.

Tricycle: Можете привести конкретный пример?
Gelek Rinpoche: Например, бодхисатвы используют Любовь и Сострадание. Они также пользуются привязанностью как таковой, чтобы построить близкие отношения, приводящие людей на Путь. Бодхисатва может пользоваться некоторыми привязанностями, чтобы помогать другим. В Ваджраяне самая важная техника – это трансформация. Вместо того, чтобы выкорчёвывать всяческие пристрастия, вы их трансформируете. Вместо трудного пути тяжкой дисциплины подавления и отсечения того и другого, вы работаете с этим, играете этим, а затем трансформируете это. Тантры используют привязанности как путь, как метод.
Вторая важная техника Ваджраяны – визуализация. У нас есть пять скандх, или пять агрегатов (форма, ощущения, восприятие, ментальная конструкция и разум). Сущность Важдраяны в том, чтобы трансформировать эти пять агрегатов в пять видов мудрости путём визуализации и других техник. Мы играем с нашими эмоциями и работаем над ними. Это очень быстрый путь. В традиции тэравадинов цель – достижение уровня араханта, полное освобождение от боли, страданий и заблуждений. Цель в традиции Махаяны – достижение состояния будды, или Просветления, которая считается состоянием выше уровня араханта, но для его достижения требуется невообразимое количество времени. А в Ваджраяне состояние Просветления считается достижимым в течение этой жизни, какой бы  короткой она ни была. Так что Ваджраяна – это очень быстрый путь, но и очень опасный. Если вы не знаете, как с этим обращаться, то у вас большие проблемы. Это как ловить змею. Если вы знаете, как это делать, всё в порядке. Если не знаете, то она вас укусит.

Tricycle: Чем же это так опасно?
Gelek Rinpoche: Вы играете с эмоциями, вы играете с такими негативными эмоциями, как пристрастие или гнев, и вы пытаетесь трансформировать их. Если вы не знаете, что с этим делать, вы потеряете силы, и эмоции возьмут верх.

Tricycle: Значит, в этой практике есть шанс, что вы усилите гнев, чтобы работать с ним, но не сможете с трансформировать его, и ваша гневливость будет расти.
Gelek Rinpoche: Именно. Так же и надменность. Много буддистов-практиков, весьма много, очень надменны.

Tricycle: А что именно в практике влияет на это?
Gelek Rinpoche: Когда вы выполняете медитацию любви и сострадания согласно традиции махаяны, вы сидите с закрытыми глазами. Вы визуализируете себя как самую важную личность, а все живые существа просто безымянные безликие точечки, на которые мы медитируем: мы шлём им любовь, сострадание, мы очищаем их, совершенствуем их. Такие ментальные упражнения проделываются с безымянными безликими точками. А однажды точки обретают имена и лица. И вы вне себя! Вы говорите: «Эй, что это вы говорите? Вы должны выполнять то, что я скажу». Вот когда, по-моему, возникает надменность.

Tricycle: То есть, когда вы просто тихо сидите и медитируете на любовь и сострадание, ваше чувство собственной важности растёт?
Gelek Rinpoche: Да. Если вы этого не осознаёте, то вы подкармливаете свой эгоизм. И тогда человек теряет скромность, которая является очень важным буддистским качеством. Например, посмотрите на Его Святейшество Далай Ламу. Мы теряем скромность, так как подкармливаем свой эгоизм, занимая позу господина вселенной, одаряющего всех и каждого любовью и сочувствием. В том-то и проблема. Я всегда настаиваю на том, чтобы медитировать на сострадание к живым людям, к членам вашей семьи, к тем, о ком вы заботитесь, а затем его расширять.

Tricycle: Сколько лет вам было, когда вас признали как инкарнацию ламы?
Gelek Rinpoche: Около четырёх. Я оказался реинкарнацией одного из настоятелей монастыря Гьюто. Потом я поехал в Дрепанг, один из крупнейших монастырей Тибета, в центральной Лхасе, там было 13 000 монахов. Мне также достался великолепный учитель, который был отшельником и жил в удалении 3-4 миль от монастыря. Я был передан ему на одном условии. Он сказал, что оставит меня, если я буду совсем один. Никаких посещений, ничего. Мой отец сказал: «Вот и отлично».

Tricycle: Чему он вас научил в первую очередь?
Gelek Rinpoche: Он учил меня запоминать и медитировать. Я был помещен с его старшими учениками, и я учился смотреть и повторять то, что видел. Он всегда говорил мне, что жизнь, которую я получил, чрезвычайно важна, просто драгоценна, и учил меня задумываться об этом. Он говорил: «Если ты подумаешь, что это не так важно, скажи мне, если думаешь, что важно, скажи – почему». Он был очень добр, но в то же время говорил, что я не должен быть испорченным. Он иногда позволял мне спать на полу, иногда посылал в долину выкапывать коренья, затем учил класть их в воду, выносить на улицу и оставлять на солнце, а вечером заносить обратно. Это был мой чай.

Tricycle: Как долго вы с ним жили?
Gelek Rinpoche: Очень недолго, меньше года. Я перешёл в монастырь, а потом жил с ним ещё пару лет, когда мне было семь или восемь. Потом меня отправили обратно в монастырь на четырнадцать лет выполнять обычную буддийскую подготовку.

Tricycle: Здесь на Западе наши дети не проходят такой «настоящей» духовной подготовки.
Gelek Rinpoche: Ну, тибетский способ подготовки детей не всегда так уж хорош. Обычно, дети в монастыре просто смешаны с другими монахами. Если можешь ухватить что-либо, то ухватываешь, если нет – значит, нет. Для инкарнированного ламы всё немного по-другому – у тебя специальные наставники, которые учат тебя запоминать тексты и молитвы. После зубрёжки тебя посылают к учителям комментариев. У меня был один учитель по чтению, один по заучиванию, и один по дебатам. Когда учат дебатам, то тебя обучают находить определённые пункты, на которых ты строишь свою теорию, свой взгляд. Тебя учат отстаивать свою теорию против других взглядов и логических выводов, и если ты не можешь отстоять её, то понимаешь, что неправ и долен сдаться. В споре нужно кричать так громко, как только можешь, хлопая в ладоши и топая ногами. Спор продолжается до тех пор, пока не будет доказано, что ты прав или неправ. Если ты оказался прав, то ты начинаешь понимать смысл послания Будды, и тогда, наконец, становишься убеждённым, и медитируешь над этим и принимаешь, как часть своей жизни. Так суть буддизма входит в твой образ жизни.

Tricycle: Каковы воспоминания о тех годах в монастыре?
Gelek Rinpoche: Это было лучшее время моей жизни. Без вопросов.

Tricycle: Вы уехали, когда вам было 20 лет?
Gelek Rinpoche: Да, я уехал в 59-м, во время конфронтации между Тибетским правительством и китайцами. Уже до 59-го настоящая атмосфера обучения и медитации была утрачена. Монастырь переполняли политические волнения и дрязги. Даже среди настоятелей – кто-то был за коммунистов, кто-то против, кто-то занимал про-китайскую позицию, кто-то – анти-китайскую. Даже среди инкарнированных лам были за и против. В начале марта 1959 пошли слухи, что Далай Ламу якобы пригласили в штабквартиру китайской армии и сказали: «Приходи без оружия и телохранителей». К полуночи люди носились по Лхасе, стучали в двери, заявляя, что Далай Ламу собираются увести китайские солдаты. В результате, рано утром все прибежали к летнему дворцу умолять Далай Ламу не отвечать на приглашение китайцев. В то время один из министров кабинета был также командующим освободительной армии. Он приехал на джипе ко дворцу, и его закидали камнями.

Tricycle: Почему?
Gelek Rinpoche: Они думали, что он – китайский агент. Этот монах шёл на официальную встречу, которая проводилась каждое утро, своего рода церемониальная планёрка. Он шёл в своей монашеской рясе, а позже, вечером, приехал туда же на мотоцикле, одетый в китайские джинсы. Люди приняли его за китайского агента. Они забили его камнями насмерть и вытащили тело на рыночную площадь. Затем трения усилились, и это было ужасно. Однажды ночью, часа в три, я проснулся от выстрелов пушек и автоматов. Никто не знал, что делать. Все монахи залезли на крышу, и ранним утром мы увидели, как люди на лошадаях направляются из летнего дворца Норбулингка к реке. Затем был орудийный залп, и мы думали, что нас всех убьёт. Но когда пыль рассеялась, мы их снова увидели. И все тогда начали прятаться, потому что думали, что они идут на монастырь. Я пошёл к горам, но китайцы запустили какие-то ракетницы, так что даже в горах можно было увидеть свою тень. Мы боялись, но всё таки ушли. Мы прятались среди скал и считали интервалы между вспышками, и на счёт «раз-два-три» перебегали и прятались в другом месте. Вот так постепенно я и добрался до Индии.

Tricycle: А потом?
Gelek Rinpoche: Я был учителем дхарым в школе монашек в Симле, которую содержал лондонский Фонд «Спасём детей» под руководством леди Александры Меткалфе, дочери вице-короля Индии.

Tricycle: И тогда вы всё ещё были монахом?
Gelek Rinpoche: Да, тогда я был монахом, но вскоре восстал против своего воспитания, стал пить, курить сигареты и…

Tricycle: Женщины?
Gelek Rinpoche: Да. Я всё время мечтал о том, каким может быть секс с женщиной. Мне хотелось попробовать. К тому же, если вы не носите рясы, вы можете свободно общаться с мирянами. Мне нравилось говорить обо всём. Если вы монах, то между вами всегда некоторый разрыв. Это был один повод. Секс – другой. С другой стороны, я думал, а что скажут мои учителя, что подумает Его Святейшество, и каково мне будет с ними встретиться. У меня в уме шла настоящая битва.

Tricycle: Итак, вы начали вести распущенный образ жизни?
Gelek Rinpoche: Мне хотелось получить какие-то сильные ощущения, которых я не получал ни от сигарет, ни от марихуаны, ни от алкоголя, ни даже от секса.

Tricycle: Фантазии оказались сильно преувеличенными?
Gelek Rinpoche: Очень сильно преувеличенными. И тогда постепенно все ринпоче сказали: «Что ж, это прискорбно, но весьма обычно. Множество людей проходит через такое. Мне твердили, что хоть я и отказался от своих монашеских обетов, я по прежнему остаюсь ринпоче. Они говорили, что я должен помнить о своей связи с дхармой.

Tricycle: Вы не пытались вернуться в монашество?
Gelek Rinpoche: Нет. Я получал множество приглашений от различных монастырей и настоятелей, но мне хорошо и так. Я мог говорить с людьми, как мирянин, я мог обсуждать с ним их семейные проблемы, сексуальные проблемы, проблемы взаимоотношений. У меня были долгие и приятные каникулы. Ринпоче-наставники позволили мне побыть распущенным, и это принесло большое разочарование. Фантазии о ночных клубах, пьянках, курении, сексе – всё это не дало мне ничего. На самом деле, от этого были только проблемы и головная боль. Постепенно я полностью вернулся к жизни согласно дхарме.

Tricycle: Как вы попали в Энн Арбор?
Gelek Rinpoche: В 1980 двое знакомых их Энн Арбор приехали в Индию, учились со мной и пригласили меня приехать. Мне очень понравилось. Знаете, что мне больше всего понравилось? Четыре сезона. В Тибете тоже есть четыре сезона, а вот в Индии четырёх сезонов нет.

Tricycle: Что вы думали о переезде в Америку?
Gelek Rinpoche: Во-первых, передача дхармы очень важна. Дхарма не принадлежит тибетцам и Тибету, дхарма принадлежит всем. Западу, в частности, нужна дхарма в силу нынешнего образа жизни, трудностей и давления. Многие люди прилагали к этому усилия – Трунгпа ринпоче, Лама Йеше, покойный Кармапа и Калу ринпоче – но пока вы не пребываете здесь постоянно, пока не становитесь частью жизни здешних людей, пока не понимаете здешней культуры и семейных взаимоотношений, очень трудно укрепить здесь дхарму.

Tricycle: на Западе многие из тех, кто изучает дхарму, знакомые с историей Тибета, похоже, видят пользу в идеализированном представлении Тибета, так как это способствует популярности движения «Свободный Тибет».
Gelek Rinpoche: Я считаю, что история должна быть историей. Я не думаю, что даже у Его Святейшества имеются какие-то романтические взгляды на старую тибетскую систему. Нужно преподносить всё настолько честно, насколько это возможно. Целые страны, народы искажают свою историю. Я интервьюировал людей в Тибете и Индии, чтобы составить честное мнение, просто рассказать, что произошло. Я публиковал эти интервью без всяких правок, без авторской интерпретации.

Tricycle: Каковы ваши надежды относительно Тибета сегодня?
Gelek Rinpoche: Я вижу видео и фотографии множества молодых Тибетцев, которые бездельничают в Лхасе, просто слоняются, пьют, играют, и так и проводят жизнь. Когда я внимательнее их рассматриваю, я думаю, что никто из них не получил нормального образования. Тибетцы не любят китайскую систему образования, принятую в школах, а те, кто всё таки учатся, не могут сдать экзамены, так как они на китайском, а не на тибетском. И то, что в конце концов случится, так это то, что тибетцы не будут способны зарабатывать себе на жизнь в своей собственной стране.
Нет ни одного тибетца, который бы не хотел освобождения Тибета. Но в то же время, китайская оккупация длится уже тридцать лет, и если так и будет продолжаться, то тибетцы не смогут выжить, даже вернувшись к своей системе. Образование – это то немногое, что мы можем сделать. Мы также можем сохранять язык и культуру. Если они научатся профессиям сантехника или электрика, сохраняя при этом свои языки и культуру, этой будет великолепный подарок Тибету.

Tricycle: Кажется, что дхарма пропитывает очень многое в тибетской культуре, но, похоже, что она не смогла противостоять той жадности бюрократов и политиков, которую нетрудно увидеть повсюду в мире. На Западе мы довольно идеалистичны, и нам хочется думать, что дхарма поможет всё исправить. Но возможно, что это никогда и ничто не исправит?
Gelek Rinpoche: Ну да, дхарма пропитывает очень многое в тибетской жизни. Она в культуре, в семье, в семейных традициях, повсюду. Как правило, у старых тибетцев очень добрый нрав, нечто даже большее, чем прирождённая природа Будды. Есть некая доброта и мягкосердечие, которая видна в их лицах, глазах, в их умах. Тем не менее, здесь же есть и политические интриги, и коррупция, и экономическая эксплуатация. Образ доброго старого Тибета, где все живут в любви и милосердии с цветочками в руках – я не думаю, что это правдивый образ. С другой стороны, большинство людей не могут ничего поделать с политикой, интригами и борьбой за власть. И большинство монахов не имеет ничего общего с властной структурой монастырей и их борьбой. Дхарма пребывает на индивидуальном уровне. Мне не нравилось старой общество, старый способ функционирования и прежнее правительство, которые во многом сохранили феодальную систему. У меня много друзей среди молодых тибетцев, кому не нравятся эти мои слова, но правда в том, что это была именно феодальная система.

Tricycle: Как, по-вашему, развивается дхарма на Западе?
Gelek Rinpoche: Она вышла из монастырей и переходит к мирянам. Я думаю, здесь она станет более индивидуальной.

Tricycle: Как вы думаете, это способствует просвещению общества?
Gelek Rinpoche: Кто знает? Возможно, но для этого могут потребоваться сотни лет. Не нужно романтизировать. Это произойдёт на индивидуальном уровне, потрясающее развитие личности. Политические интриги будут продолжаться, и войны будут продолжаться, и убийства. Но в то же время будет происходить развитие личности.

Tricycle: Является ли аккультурация буддизма естественным процессом?
Gelek Rinpoche: Всё же, буддизм должен оставаться индивидуальной практикой, а не социальным институтом. Институционализация Будды может всё разрушить.

Tricycle: Так это произошло в Тибете?
Gelek Rinpoche: Безусловно. По причине того, что монастыри стали чрезвычайно богатыми, большими и влиятельным, началась экономическая коррупция, а за ней и политическая. Когда буддизм становится государственной религией, в него проникает коррупция. Такова уж человеческая природа.

Tricycle: Здесь на Западе мы очень вдохновлены идеей интеграции дхармы, как внутренне, так и внешне, в политической и социальной жизни.  Как же мы можем работать над этим без институционализации дхармы?
Gelek Rinpoche: В период своего золотого века буддизм не был институциализирован.

Tricycle: Но помимо коррупции и других проблем, мы считаем, что Тибету удалось создать огромнейшую базу знания, и большие монастыри, тысячи лам развивали очень активную духовую деятельность. Возможно, если бы не было институционализации, не было бы и столь мощной духовной деятельности.

Gelek Rinpoche: Ну, знаете ли, тибетцы говорят: «Большой монастырь как океан. Сколько в нём хорошего, столько и плохого». То, о чём вы говорите, не обязательно результат огромного государственного института. У хорошего института имеется огромный багаж знания, но то, о чём вы говорите, создано усилиями отдельных практиков и усилиями тибетских лам, которые практиковали тысячи лет, лам, которые обучались в институтах, но практиковали самостоятельно.

Tricycle: Возможно ли адаптировать тот способ монашеского обучения, что был у вас в детстве, для обучения взрослых мирян на Западе?
Gelek Rinpoche: Да, определённо. Я не думаю, что для этого нужно становиться монахом. Суть дхармы находится в людях. По традиции, принято говорить, что корень дхармы находится в сангхе безбрачных монахов и монахинь, но если всмотреться внимательнее, миряне – мужчины, женщины и дети – вполне способны поддерживать и передавать её. Передача дхармы на Запад должна происходить среди светских людей. Когда дхарма пришла в Тибет, она не носила сугубо монашеской формы. Марпа, основатель традиции Кагью, не был монахом.

Tricycle: А каковы, по-вашему, преимущества монашества?
Gelek Rinpoche: Атмосфера и возможности. Но если вы не становитесь монахом, это не значит, что у вас нет возможностей.
В чём на самом деле значение буддизма? Для меня буддизм означает исправление негативизма. Чтобы достичь этого, вы наблюдаете свой ум. Никто не хочет никого убивать. Мы порождаем негативизм в основном из-за незнания. Практика дхармы означает изменение привычных паттернов, изменение ваших пристрастий. В монастырях это является дисциплинарной нормой. Есть те, кто следит за вами. Это помогает. Так же и в индивидуальном плане, если вы дали обет того, что называется «само-освобождением», вы естественно охраняете этот обет, и это автоматически изменяет ваши привычные паттерны и помогает преодолеть пристрастия. Вот почему монахам и монахиням окружающие оказывают поддержку. Но настоящая цель буддийской практики в отсечении пристрастий и исправлении привычных паттернов, и этого может достичь и монах, и мирянин. Это подводит нас к вопросам буддийской этики – изменения привычных паттернов, избавления от прежних пристрастий, зависимостей, и замещения их любовью, милосердием, щедростью и терпением.

Tricycle: Вы подразумеваете использование заповедей для изменения чьих-либо привычек?
Gelek Rinpoche: Нет. Когда вы говорите о буддийской этике, проблема в том, что даже здесь на Западе, когда вы произносите слово «этика», люди начинают думать о морали, обетах и всякого рода дисциплине. По моему мнению, буддийская этика основывается на Четырёх благородных истинах. В Ута-тантре Будда Майтрейя сравнивает Четыре истины с болезнью, причиной болезни, лекарством и здоровьем, каковым является совершенный баланс всех элементов.

Tricycle: Как это соотносится с традиционной версией Первой истины – «Жизнь есть страдание»?
Gelek Rinpoche: В жизни много радостей. Мы наслаждаемся жизнью. Мы с удовольствием занимаемся сексом. Мы с радостью отправляемся в отпуск. Разве не так? Правильнее было бы перевести – «Истина есть страдание». Под страданием понимается не страдание как таковое, но истина страдания, потому что мы не можем правильно продвигаться, пока не полностью осознаём жизненные страдания. Но мы также должны осознать и жизненные радости. Если кто-то считает, что в буддизме «жизнь – это страдание», то они могут посчитать себя плохими, если они не испытывают страданий. В жизни есть радости, которые тоже нужно принимать. Но даже в этих радостях тоже содержится страдание. И это – Первая благородная истина. Истина страдания.

Tricycle: Что это значит для индивидуальных практиков?
Gelek Rinpoche: У нас у всех есть зависимости. Первый шаг – понять и признать это. Это признание и есть назначение Первой истины. Посмотрите как следует на буддийскую традицию – Первая благородная истина заключается в понимании истинны страдания, что означает признать свои проблемы, свои зависимости. Если от кофе вам становится плохо, вам нужно избавиться от кофе; то же самое, когда вы распознаёте зависимость от пристрастий, гнева и злобы. Вторая благородная истина – о том, что нужно обнаружить, что же лежит в основе зависимости, и отстраниться от этого. Индивидуальная карма создаёт много причин для страданий – гнев, злоба, ревность и более всего невежество. Невежество – самое главное, то, что порождает все остальные негативные эмоции.
Третья Истина – об излечении от невежества. И Четвёртая – это Путь, который и является лекарством. Если у вас слишком много кислоты в желудке, вы принимаете «Гастал». Практика Пути – это антидот от любых проблем. Если вы излишне гневливы, вы работаете с эмоциями. Если это леность, то вы развиваете усердие. Если невежество, вы используете мудрость. Если вы слишком часто мечтаете или раздумываете, вы используете медитацию. Вот те методы, что автоматически приводят вас к буддийской этике.
Tricycle: Возвращаясь к теме монашества, разве стойкость учений в тибестком обществе не исходила из монастырей, распространяясь затем в светском обществе?

Gelek Rinpoche: Да, это так.
Tricycle: Но в таком случае, если не будет монахов, которые бы вдохновляли или поддерживали свет учения в монастырях, то чем же это может закончиться?

Gelek Rinpoche: Ничем. И мы от поколения к поколению теряли это. Моё поколение, например, никак нельзя сравнивать с мастерами прежних времён.
Tricycle: То есть, начиная со времён исторического Будды и до наших дней это одна долгая линия упадка?
Gelek Rinpoche: Безусловно. Потому это и называется эрой упадка. В редких случаях появляются один-два великих человека, но мы всегда оглядываемся на великих мастеров прошлого, на их замечательные качества. В тибетском буддизме прежние мастера настолько велики, что невозможно даже подумать, чтобы уподобить им современных мастеров. Мы идём по их следам, но их обувь нам не по ногам.

Tricycle: Связан ли ваш оптимизм относительно перспектив буддизма на Западе с вашим приятием неизбежной деградации?
Gelek Rinpoche: Я думаю, это неверный подход. Я оптимистичен потому, что большинство американцев, интересующихся буддизмом, хорошо образовано, имеет широкий кругозор, что помогает им многое понимать и анализировать. Вот это вселяет в меня оптимизм.

Tricycle: Вы обозначили буддийский путь как процесс замены наших зависимостей щедростью, милосердием и мудростью. Подразумевается, что эти зависимости не являются «врождёнными», но мы лишь считаем их таковыми. И таким образом в буддийском учении, и в тибетском в частности, делается упор на природной доброте. Откуда происходит это природная доброта?
Gelek Rinpoche: В каждом есть природа Будды, и эта природа добрая. Является ли это той самой природной добротой, я не знаю. Природа Будды имеет две формы – статичную и растущую. Растущая природа укрепляет любовь и сочувствие. У каждого человека есть положительные черты, но мы их не развиваем. Мы не встречаем их друг в друге; вместо этого мы толкаем друг друга плечами из-за наших пристрастий.

Tricycle: Есть некоторая разница в понимании природы Будды как изначальной пустоты и как природной доброты. Если у нас нет прирождённых зависимостей, откуда берётся прирождённая доброта?
Gelek Rinpoche: Природа Будды – это, безусловно, пустота. Но я не думаю, что пустота это природа Будды. Если вы спрашиваете, является ли природа Будды пустотой, то да, является. Но пустота – не природа Будды. Есть некоторое «Я», которое приходит из прошлой жизни, которое проживает эту жизнь, которое перейдёт в следующую – у меня оно есть. Это и есть изначальное существо? Нет. Трунгпа ринпоче называет это «продолжением прерывистости». Оно меняется каждую минуту. И тем не менее есть то, что продолжается. Это как кусочек льда на другом кусочке льда – есть некая связь, некая продолжительность воды, которая может связывать их, а может разъединять. Вот эта продолжительность и имеется ввиду, и это и есть «Я», продолжающееся из прошлой жизни. Я живу здесь, перемещусь туда, и со мной переместится природа Будды. Когда журналисты показывают нам картинки страдающих детей где-нибудь в Кувейте или Сомали, мы говорим, что им нужно как-то помочь. Такая благородная реакция происходит в силу нашей доброй природы. Это чувство возникает потому, что в каждом есть сострадание. Но доброта и любовь – это то, что можно развивать. В каждом есть семя, которое может расти.

Tricycle: Возможно ли применить понятия кармы и реинкарнации для объяснения феноменов культуры и общества?
Gelek Rinpoche: Есть коллективная карма. Я не знаю, насколько это относится к культуре. Люди творят коллективно, получают коллективный опыт, так что можно говорить о коллективной карме. Но пристрастия и зависимости, и развитие – всё это происходит на индивидуальном уровне.

Tricycle: Можно ли объяснить то, что происходит на Тибете, в понятиях кармы?
Gelek Rinpoche: Конечно. Я думаю о нас, тибетцах, которые пострадали и продолжают страдать. Я уверен, что что-то такое произошло ранее, что-то ужасное мы сделали кому-то, не обязательно китайцам. Не знаю, разрушили ли мы чью-то родину, что же такое мы натворили все вместе, но последствия этого мы коллективно переживаем сейчас. Это – коллективная карма тибетцев, без вопросов.

Tricycle: Что ж, говоря о будущем дхармы, мы делаем некоторые предположения о будущем вообще. Что будет некоторое будущее. Как вы думаете, что произойдёт с нашей планетой?
Gelek Rinpoche: Я не думаю, что может произойти какой-то внезапный конец света. Я думаю, что всё закончится постепенно, одно за другим. От одной части к другой будут расти беды.

Tricycle: И насколько плохо будет?
Gelek Rinpoche: Очень плохо. И ещё очень долго.

Tricycle: Выживет ли планета такой, как мы её знаем?
Gelek Rinpoche: Однажды она умрёт. Однажды её не станет. Надеюсь, мы этого не увидим. Надеюсь, этого не увидят ни наши дети, ни внуки, ни их правнуки.

Tricycle: Но это может случиться?
Gelek Rinpoche: Может, и случится. Но очень постепенно.

Tricycle: И нет способа предотвратить это?
Gelek Rinpoche: Не думаю, что такое возможно, но мы ещё долго будем тут копошиться. Всё зависит от людей. Мы все должны работать над тем, чтобы продержаться как можно дольше, но не навсегда – это невозможно. В конце концов ничто не вечно и однажды должно закончиться.

Tricycle: Если планета исчезнет, то что будет с нашей кармой?
Gelek Rinpoche: Мы родимся на другой планете. Это же не единственная планета в мироздании.

Tricycle: Когда мы говорим о дхарме, мы не ограничиваемся рамками человеческого мира?
Gelek Rinpoche: Безусловно нет.

Tricycle: И вы не испытываете затруднений в представлении дальнейшего распада человечества к нечеловеческому уровню? С Земли на другие планеты.
Gelek Rinpoche: Никаких проблем в этом не вижу.